я не считаю твой взгляд за высокомерие,
но твоё божество в облике прекрасной девчонки
я возвышаю до в венах пульса потери,
но сейчас собираю лишь самооценки осколки.
это слабое и еле живое жалкое доверие –
всё, что осталось от наивности в этом взгляде,
когда кошачьи глазки пробирали до дрожи в коленях..
я и сейчас на всё готов лишь одной тебя ради.
я знаю, я вряд ли добьюсь чего-то больше, чем плевка от тебя,
я вытрусь им, как собака, да буду махать хвостиком.
мне надо заткнуться и успокоиться, а позже обнять любя,
но ты оттолкнёшь и скажешь, чтоб уходил уже к другу в гости я.
мне жаль за мою память, как о предках в нашей восемнадцать двенадцать,
дворовая псина и правда умнее меня.
я знаю, что я плохой, но это не повод сдаваться
и думать, что ничего не исправлю, а что сделал – зазря.
заря, ослепившая взгляд мой туманный,
встала, как стенка, пред взором моим ослеплённым.
я не видел чувств твоих тогда, ведь был тогда пьяный,
твой взгляд что сейчас, что тогда, буду я вечность озарён им.
мин, что на поле в пути дальнем к тебе,
бояться и обходить я даже не буду.
моя страсть и желание оставаться наедине
слишком ужасны, извини, что становлюсь всё более нудным.
будто иссяк мой порох в моих пороховницах,
ведь не стрелял красотой и очарованием давно.
в моей старой памяти видел восхищение на обращённых ко мне лицах,
а сейчас, глядя в зеркало, во взгляде своём вижу себя как говно –
это равно плохая самооценка, самокритика выше забора,
загоны, увы, но не те, в которых овцы пасутся.
мне кажется, загнавшись, так закроюсь я скоро,
а люди, имевшие дело со мной – от страданий они не спасутся.
вставая с болота, тянусь я за ветку,
чтобы вцепиться и вылезть из жижи.
прошу, помогите, сломите же клетку,
в которой, как птица, становлюсь я не громче, а тише,
закрывшись в себе.
